Она была родом из села Летово. Это очень красивые места, недалеко от Константиново, где родился Есенин.

Рядом, на горе, в соседнем селе Пощупово — мужской монастырь, куда Марфа ходила молиться Богу. Молилась она страстно, с земными поклонами, вздохами и часто — со слезами. После службы выходила умиленная, гордая, здоровалась с прихожанами, но попусту не болтала.

Ходила она на молитву не одна, а с сыном Алешкой. Возраст его определить было трудно по той простой причине, что он был дауном. Многие сочувствовали: все-таки ненормальный ребенок — горе.

Кто его отец, никто не знал, и чем Марфа гордится, было непонятно. Чем гордиться-то? На хозяйстве одна. Еле крутится. Крест-то какой…

Мне она ну совсем не нравилась. Я работала при монастыре, была, можно сказать, своим человеком, и то вела себя скромней. Хотя знала суровые монастырские будни, строгие постовые службы выстаивала и постилась наравне с монашествующими. А Марфа-то в храм приходила по праздникам прям царицей с пажом, Лешкой своим.

Но однажды увидела я ее совсем в другом свете.

В монастыре существовала редкая традиция: накануне дня Успения Пресвятой Богородицы ночью читать в храме псалтирь Пресвятой Богородицы. Читали его по очереди и монахи, и прихожане. Многие ночевали в храме, спали на полу, будили друг друга, не прекращая до утра молитвенной вахты.

Марфа была среди нас самой стойкой, и когда многие, устав от бдения, засыпали на полу и лавках, она с охотой подменяла уставших.

Я тоже читала, потом прилегла. И как-то неожиданно проснулась. Читала Марфа. Читала, странно перемежая текст книги своими словами. Она плакала. И плакала счастливо.

«Господи, Матерь Божия, благодарю тебя за Алешку своего. Какой, Матушка, ты мне дала дар. Благодарю тебя, что ты меня наградила таким сыном — блаженным. И дала мне чуду такому послужить. У меня и в огороде все растет, и скотина здорова, и людям есть возможность помогать — и все от благодати от Алешкиной. И не отыми от меня этой радости послужить, как ты сыну своему служила, как чуду Божию… Знаю, чувствую, что все мои грехи за Алешку простятся…»

Никто кроме меня ее слов не слышал. Плакала Марфа от счастья, которого, может, и с нормальными детьми не многие знают. А важная была такая, потому что крестом своим… гордилась.

Из монастыря мне пришлось вскоре уехать. Строгий монастырский устав женщинам работать при нем не разрешал. Сделали послабление только на время восстановления…

Приехала только лет через пять навестить необыкновенной красоты места и отстоять службу. Прихожане рассказали, что Лешка умер двадцати пяти лет от роду. А Марфа ушла за ним ровно через сорок дней. Тихо, во сне.

Говорят, в гробу она лежала, улыбаясь.

Марина Вишневская