Воскресная служба уже закончилась, и батюшка читал проповедь. Был день праведных Иоакима и Анны, которые много лет не имели детей. И Господь послал им дочь, которой суждено было зачать и родить Спасителя мира.

Анна молилась в пустыне, со слезами глядя на гнездо с птенцами: «Господи, даже птицам ты даешь потомство. А я уже старая, но так и не смогла зачать».

По преданию она родила Богородицу в 80 лет. Растила ее, не спуская с рук, так что ноги Пресвятой Девы не знали грешной земли.

И когда девочке исполнилось три года, они с Иоакимом отдали ее в храм. Повинуясь голосу Божию.

Вот долгожданный ребенок, думаю я, а они взяли и отдали. Скажи кому из современных мамаш отдать… В армию, например. Сами знаете — костьми лягут. А в храм — сразу иск на первосвященника.

Сама я рожала в 31 год. Очень ждала своего ребенка. И вот когда мне принесли маленький кулечек, первое, что я поняла и чему страшно в себе удивилась, — на меня смотрел совершенно взрослым осознанным взглядом совершенно ДРУГОЙ человек. Да, уже знакомый, родной похожий на меня и папу, но — ДРУГОЙ. Отдельный, что ли, независимый от меня, полный чем-то своим, имеющим свой характер и свое отношение ко всему окружающему.

И все это было в маленьких, подернутых послеродовой пленочкой глазах.

Я испытала странный священный ужас, который потом ушел. На его место заступили другие чувства – забота, тревога, радость от первых его эмоций, первых самостоятельных реакций и действий.

Хотя в душе с его рождением возникло огромное непередаваемое чувство участия в таинстве сотворчества Богу. Потому что ребенок был поразительно прекрасен. Интересен. Удивителен. Ну точно, я такое произвести не смогла бы даже на пару со своим замечательным мужем.

И все же не отступало чувство, что я плохая мать, которая не преодолела послеродовый депрессняк, не обрадовалась его появлению так, как радуются другие, у которой не возникло желания тискать его, сюсюкать. А так — раз родился, пусть живет…

Невольно вспоминалась моя бабушка, которая едва не оставила в роддоме мою мать, родившуюся сразу после смерти своего полугодовалого братика, любимого сына бабушки. Она просто не могла заставить себя кормить новорожденную. Родственники списали это на то, что уж больно хотела мальчика.

И только теперь я поняла, что это скорее всего был страх. Она боялась этой новой родившейся девочки, боялась своей неизрасходованной любви к умершему сыну, боялась своей страсти, которая может убить и этого ребенка…                                         

Марина Вишневская